Жертвоприношение

Времянку, в которой живет Лимор, никак не назовешь «каравиллой» - совесть не позволит.

«Каравиллами» правительство Шарона именовало вагончики, в которых до сих пор (с момента «размежевания» минуло семь с половиной лет!) ютятся семьи многих первопроходцев Гуш-Катифа, Хомеша и Санура.

Лимор Хар-Мелех – Сон – одна из почти 9000 евреев, депортированных в августе 2005 года во имя «мира». Сегодня само слово «мир», лет 10 назад красовавшееся на всех заборах и рекламных щитах, употребляют в Израиле все реже. Даже Ципи Ливни и Захава Гальон, чьи партии «Движение» и МЕРЕЦ набрали на состоявшихся недавно выборах всего 12 (6 + 6) мандатов, стыдливо агитировали за «соглашение», но «мира» не сулили.

Любовь и смерть всегда вдвоем 

- В Хомеш мы с мужем Шули перебрались вскоре после свадьбы, - рассказывает Лимор. –  С первых же дней нам пришлось столкнуться с непростой действительностью: арабские террористы постоянно устраивали засады на ведущем в поселок шоссе.

В августе 2003 года Лимор и 25-летний Шули возвращались домой: первую половину дня провели у родителей мужа, в семье Хар-Мелех.

- То была пятница, - вспоминает Лимор. – Внезапно на шоссе выскочили пятеро арабов, вооруженных «калашниковыми», и открыли по нашей машине ураганный огонь. Шули застрелили, меня ранили.  

Истекающую кровью беременную женщину доставили в иерусалимскую больницу «Хадасса Эйн-Карем».

«Кесарево - срочно: в противном случае спасти ребенка не удастся», - решили врачи. 

 - Когда я пришла в себя, мне сообщили: у тебя родилась дочь, - вспоминает Лимор. – Недоношенная (Шули убили, когда я была на 27-й неделе беременности)… А потом сказали: твоего мужа похоронят на исходе субботы – раввины велели дождаться, пока ты придешь в себя. Но как же я поеду на похороны? «На кладбище тебя отвезут на машине «скорой».  

По пути на кладбище, распластавшись на носилках, Лимор внезапно подумала: «Единственное, что я смогу совершить в память о любимом, - продолжить его дело. Шули был убежден, что Хомеш превратится в процветающий поселок, основал там ешиву. Значит, мое предназначение – посвятить себя будущему Хомеша».

- С малышкой я промучилась год, - рассказывает Лимор, - но на ноги ее поставила: сегодня дочке девять с половиной лет, она прекрасно развивается.

Через два года после теракта, в котором был убит Шули Хар-Мелех, грянула депортация.

-  Нашу семью оставили напоследок, - вспоминает Лимор. - Я наблюдала, как входят в поселок солдаты – и глазам своим не верила:  ведь армия – это мы, наши братья, племянники, плоть от плоти народа Израиля. Я родилась и воспитана в религиозной семье, политикой у нас в доме не интересовались, а в армии служили все. И вдруг в поселок, в котором я живу, входят военные и облаченные в черную униформу бойцы полицейского Спецназа ЯСАМ. У меня в глазах потемнело. С детства каждый из нас при виде солдат ЦАХАЛа испытывал одно-единственное чувство: гордость! А тут…

Когда «ликвидаторы» направились к нам во двор, я вышла им навстречу, - продолжает Лимор. – Пытаюсь заглянуть в глаза молодому командиру – не получается: солнцезащитные очки. «Слушай, - обратилась я к нему, - ты еще можешь спастись. Если ты оставишь нас в покое, наверняка войдешь в историю еврейского народа. Поверь: если сейчас ты сделаешь то, что тебе приказано, ты не сможешь с этим жить». Офицер смотрел из-под очков куда-то в сторону, мимо меня, но внезапно я ощутила: он меня слышит! Шагавшие за ним солдаты остановились. «Говори! – требовало подсознание. – Его душа пока не разучилась чувствовать и сопереживать».

Тем временем из дому во двор вышел отец Шули – Моше Хар-Мелех.

Иллюстрация

- Слезы текут по лицу свекра, но голос не дрогнул, - вспоминает Лимор.

«Известно ли вам, что муж этой женщины был зверски убит арабскими террористами, а она, беременная, была ранена?» - спросил Моше командира.

Гробовая тишина…

«Хочу поставить вас в известность, - продолжал Моше Хар-Мелех, - мы покинем это место, но не в слезах – уйдем с гордо поднятой головой. Из Хомеша мы уйдем с песней. И знаете, почему? Да потому что мы вернемся!».

- Мой свекор чудом уцелел в Холокосте. Он знал, о чем говорит…

Моше Хар-Мелех отвлек внимание молодой женщины. Лимор и не заметила, что теперь уже у нее за спиной стоят солдаты.

- Внезапно командир, к которому я обращалась, назвал меня по имени, - вспоминает Лимор. – Оказывается, он прекрасно знал, кто я и как меня зовут…

Что было дальше? Лимор не помнит. Или – запрещает себе вспоминать. Единственный «кадр», который не дает ей покоя по сей день: после того как соседей вытащили из дому и запихали в автобус, молоденькие солдатики уселись на их веранде и, как ни в чем не бывало, перекусили.

Выходцев из семей поселенцев – уроженцев Иудеи и Самарии - среди «ликвидаторов» не было: воины элитных боевых частей были освобождены от участия в изгнании своих родных.  

Кто палач?  

…Спустя год после депортации Лимор Хар-Мелех пригласили в студию «Телеканала Кнессета». Вел передачу журналист Рази Баркаи.

- Со мной в студию вошел молодой человек в штатском, - вспоминает Лимор. – «Знаешь, кто это?» - спросил Баркаи с широкой улыбкой. «Нет», - ответила я.

В этот момент на мониторе появились документальные кадры, снятые в день депортации.

- Я посмотрела – и мне стало дурно: конечно же, это – тот самый военный, к совести которого я тщетно взывала в тот черный день, просто сегодня он в штатском и без темных очков, - говорит Лимор. – Мысленно я взмолилась: «Господи, придай мне сил, чтобы я смогла пережить эту пытку!» Говорить я не могла. Впрочем, за нас говорил Баркаи. Сердце стучит в запредельном ритме - вот-вот выскочит из груди. Баркаи тем временем делает  свое дело, убеждая зрителей в том, что военнослужащий – моя жертва, потому что год назад я позволила себе взывать к его совести. В этот момент я почувствовала, что силы  возвращаются, - и заговорила.  По-моему, сказанное прозвучало убедительнее слов Баркаи.

Когда мы вышли из студии, - продолжает Лимор, - единственное, чего мне хотелось, - бежать. Бежать без оглядки! Вернуться домой… Военный, изгнавший меня из Хомеша, оказался командиром подразделений ЦАХАЛа в Хевроне. Остановил меня в коридоре, посмотрел мне в глаза и… «С того дня моя жизнь остановилась, - сказал он. - Воспоминания преследуют меня днем и ночью. Даже в субботу за семейным  столом, даже в дни праздников память возвращает меня в Хомеш. Прости меня, если можешь», - произнес офицер (лицо залито слезами).  

«Разве ты изгнал из Хомеша только меня и моих детей? – удивилась Хар-Мелех. – С нами в поселке жили десятки семей – их жизнь разрушена».

- На этом мы расстались, - говорит Лимор.

Цветы на руинах

Сразу после изгнания поселенцев армейские бульдозеры сравняли с землей построенные в Хомеше дома, но даже сейчас, семь с половиной лет спустя, на руинах растут цветы: ростки пробились к солнцу через тонны цемента.

- Периодически мы совершаем восхождения в Хомеш, - говорит Лимор, - и каждый раз я  испытываю потрясение: нас удалось изгнать, но цветы, которые я посадила в нашем дворе, живы. Уцелели.  Растут.

Судьба Лимор во многом схожа с особо жизнестойкими растениями, высаженными ею 10 лет назад во дворе своего дома в Хомеше. После убийства Шули красавица-вдова встретила замечательного человека – Иегуду Сона из поселка Кдумим. Молодым поставили хупу. В марте 2007 года у Лимор и Иегуды родился сын.

- У нас не было и тени сомнения: брит-мила состоится в Хомеше – а где ж еще? – говорит Лимор.

Ни один из четырех поселков, снесенных с лица земли в 2005 году на севере Самарии, так и не был передан под контроль арабской «автономии».  Напротив, вскоре после депортации тогдашний начальник Генштаба Дан Халуц предложил перенести на место Хомеша… израильскую армейскую базу. Единственная цель, достигнутая «размежеванием», - превращение северной части Самарии в территорию «юденрайн».  Несмотря на это, поселенцы и их сторонники периодически совершают восхождения на руины Хомеша, заранее получив разрешение от армейского командования.

- У нас, однако, возникла проблема, - рассказывает Лимор. – Март 2007 года, несколько месяцев назад Израиль пережил Вторую ливанскую войну. Амир Перец, занимавший пост министра обороны, объявил с трибуны Кнессета: «Брит-мила в Хомеше не состоится!» Тем временем мы с новорожденным успели подъехать к армейскому КПП (уговорить моих родителей отправиться из Иерусалима в Самарию оказалось непростой задачей, но в конце концов они согласились).

В Хомеше в тот день собрались три тысячи израильтян: ЦАХАЛ выдал разрешение на восхождение. Не пропускали только семью Хар-Мелех – Сон.

- Мы простояли у КПП три часа, - вспоминает Лимор. – Моэль волнуется: с момента рождения сына пошел восьмой день – время истекает. Когда терпение иссякло, я сказала командиру: «Что ж, если только нашей семье запрещено совершить восхождение в Хомеш, проведем брит-милу прямо здесь, на бетоне у КПП».  Бабушки, дедушки и моэль вышли из автобуса и стали готовиться к обряду обрезания. Командиры разнервничались. Позвонили начальнику Центрального армейского округа. До меня донеслись отрывочные фразы: «Да, она здесь… Нет, отказывается уйти… Младенец  лежит прямо на  заграждении!» Видимо, начальник округа подумал, что брит-мила на бетоне – нефотогеничное зрелище (в тот день в окрестностях Хомеша собрались толпы журналистов). «Проезжайте!» - махнул рукой один из офицеров…

Выйдя из автобуса, Лимор, Иегуда, их родители и друзья пешком поднялись на то место, где раньше стояли дома под черепичными крышами. Их горячо приветствовали тысячи соотечественников.

- Я стояла на руинах Хомеша, смотрела в долину с вершины холма - и мною владело двойственное чувство, - вспоминает Лимор. – Какие жуткие утраты: муж… Дом… Будущее… Такое сломит кого угодно…  Но в тот день, когда я истекала кровью в машине рядом с бездыханным телом Шули, я поклялась всегда быть такой же сильной, как он. Я просто приказала себе: ничто тебя не сломит.  Я должна, обязана не просто выжить, но – жить. Возможно, благодаря вере в будущее на земле, завещанной нам предками, мне посчастливилось встретить новую любовь. У нас с Иегудой подрастают шесть детей.

- Благодаря чему вам удалось?.. - я не в состоянии подобрать единственно точное слово.

- Я все-таки верующая еврейка!

Лицо Лимор озаряет улыбка, сияющая ярче солнца.

- Евреи, что ни говори,  – особый народ, сильный духом, несгибаемый, - объясняет Лимор, - разве что нет у нас в последние десятилетия сильных лидеров. Впрочем, не беда. Народ всегда был сильнее своих правителей. Но… если живущие в Эрец-Исраэль евреи не прекратят пресмыкаться перед «просвещенным миром», лепетать какие-то глупости в свое оправдание и постоянно извиняться за то, что мы есть и мы здесь живем, - мы сможем оказаться перед лицом новой катастрофы. С той лишь поправкой, что изгнать весь Израиль - некуда. Мне жаль, что пресса, навязывающая народу мнение ничтожного меньшинства, сбивает людей с толку, запутывает, промывает мозги.  На мой взгляд, агрессивная пропаганда «мира» в обмен на капитуляцию подрывает наш народ изнутри и, в конечном счете, ослабляет. Каждый из нас должен найти в себе силы хладнокровно противостоять всей этой болтовне, не забывая, в чем истинное предназначение нашего народа. Надеюсь, большинство евреев прозреет, и мы останемся самими собой.  Ведь если столетие с лишним назад наши прапрадеды нашли в себе силы отправиться в Палестину – в полную неизвестность и возродить здесь еврейскую жизнь, неужели мы хуже и слабее них?

Сейчас Лимор с Иегудой строят свой дом. Не в «государстве Тель-Авив» - в Самарии.