Авива Нааман – художник, скульптор, первая красавица Тель-Авива 50-70-х годов

В 50-70-е годы фотографии этой обворожительной женщины украшали обложки журналов и субботних приложений к ведущим газетам страны.

Встретившись с Авивой Нааман, я увидела высокую статную даму с царственной походкой. О таких говорят: женщина без возраста.

- Поднимемся ко мне? - предложила Авива, одарив меня безмятежной лучистой улыбкой.

Дунаевцы - Одесса - Тель-Авив

На заре ХХ века отец Авивы, Пинхас Риклис, перебрался в Палестину из местечка Дунаевцы. Сын известного на Украине раввина обосновался в поселке, которому впоследствии суждено было разрастись, превратившись в  первый еврейский город ишува - Тель-Авив.

Учился Риклис в легендарной гимназии «Герцлия». Получив аттестат зрелости, записался добровольцем в турецкую армию, дослужился до офицерского чина и работал переводчиком у командира Джамаля Паши.

- Отец свободно владел одиннадцатью иностранными языками, - рассказывает Авива. - По окончании Первой мировой войны он отправился на учебу в Англию, а когда вернулся, местная сионистская организация направила его в Россию, чтобы убедить тамошних евреев репатриироваться.

Риклис, уехавший в Палестину еще при царском режиме, неожиданно для себя  оказался в «красной» большевистской Одессе. Подлинных своих намерений он ни от кого не скрывал - читал лекции, давал публичные выступления, из-за чего  вскоре был арестован и брошен в тюрьму.

- Папа был крайне общителен, - рассказывает Авива. - Ему и в голову не пришло, что следует скрывать от одесских властей истинные цели своей заграничной «командировки». К счастью, обвинили отца не в шпионаже, а всего-навсего в противозаконной сионистской деятельности, но несколько месяцев за решеткой он промаялся.

Еще до ареста Пинхас познакомился с семейством Чаплик, а те, в свою очередь, представили палестинскому гостю своих друзей Губереров. Воображение молодого человека поразила красавица Бети (Батья). Да и Пинхас произвел на девушку сильнейшее впечатление. После его ареста Бети постоянно выпрашивала у армейских командиров свидания и таскала своему возлюбленному пирожки домашней выпечки. В конце концов, ей чудом удалось вызволить своего избранника. Риклиса освободили при условии, что он тотчас же покинет Россию.

Но как забрать в Палестину девушку, без которой Пинхас не проживет и дня?! Это оказалось непростой задачей: семейство Бети считалось одним из самых влиятельных в Одессе - в относительно недавние времена Иехиэль Губерер  служил при царском дворе поставщиком товаров.

«Давай поженимся прямо сейчас - только в этом случае ты сможешь уехать!» - предложил Пинхас. Бети только того и ждала! Счастливые молодожены вернулись в Палестину, но задержались здесь не надолго: Пинхас был направлен сионистской организацией в Турцию «офицером по вопросам алии».

В Стамбуле у Риклисов родился первенец Зуска. По возвращении, однако, Пинхас и Батья столкнулись с чудовищными трудностями: времена были тяжелые, работы (а следовательно – заработка) нет. И хотя к тому моменту в  Тель-Авиве уже обосновались родители Батьи, помочь молодой семье они не могли.

По словам Авивы, ее бабушка-одесситка слыла в ишуве первой красавицей: огромные голубые глаза, точеная, как у статуэтки, фигура.

- Бабушка в совершенстве владела немецким языком, но дома у нас звучал только иврит, - вспоминает Авива. - Никогда не говорили по-русски или на идише и отец с матерью: это считалось дурным тоном.

- Тем не менее, знакомство, любовь и женитьба ваших родителей - типично русский роман, не так ли?

- В общем, да! - улыбается Авива. - Я всегда гордилась своими корнями. Жаль только, что говорить по-русски так и не научилась, хотя кое-что понимаю...

Пинхас Риклис считал, что не пристало красавице-жене работать: пусть воспитывает детей (Авива родилась уже в Тель-Авиве) и ведет домашнее хозяйство. Тем не менее, в периоды безденежья Батье приходилось подрабатывать: она изготавливала элегантные женские шляпки и занималась шитьем.

Пинхас экспортировал цитрусовые, которые выращивала всемирно известная компания Jaffa Orange. Полиглот, он ежегодно выезжал за границу: Швеция, Финляндия, Италия, Франция - да где он только не был!

- Впоследствии мой старший брат, Зуска, эмигрировал в Америку, где занялся бизнесом, - рассказывает Авива. - Однажды ему потребовалось заключить во Франции крайне важную сделку. Зуска позвонил отцу и попросил съездить в Париж вместо него, чтобы провести переговоры. Папа взял билет и полетел. Партнер-парижанин тут же позвонил Зуске в Америку: «Ко мне явился человек, который утверждает, что он - ваш отец, но как же он может быть вашим отцом, если в совершенстве владеет французским?!»

«Шхунат Риклис»

В Тель-Авиве Риклис пользовался огромным уважением. Жил он с Батьей и двумя детьми примерно в том месте, где ныне улица Шенкин пересекается с Эхад ха-Ам.

- Вокруг на много километров простирались дюны, - вспоминает Авива. -  Чтобы приступить к новому строительству, отец с друзьями по гимназии выкупил у арабов участок земли, на котором в настоящее время находится здание театра «Габима» и окружающие улочки. Хозяин оказался несговорчивым: араб-идеалист, он ни за что не соглашался продать евреям землю. Пришлось папе обратиться за помощью к своему приятелю Ишмаилу Адену - представителю влиятельной хамулы. Отец передал ему деньги, после чего Ишмаил и заключил сделку с владельцем...

Старожилы Тель-Авива до сих пор называют «шхунат Риклис» район, в котором расположена «Габима». Так он и был помечен на первых картах города.   

- Отец с соучениками создал группу единомышленников, которую называли «Поколением завтрашнего дня», - вспоминает Авива. - Вместе они добывали за границей деньги и выкупали у арабов земельные участки. Именно таким образом перекочевал в руки первопоселенцев район, в котором впоследствии появилась улица Дизенгоф и прилегающие к ней переулки. Мэром города в 30-е годы был Исраэль Роках. В успех предприятия он не очень-то верил, но на всякий случай предупредил: если инициативному сообществу все-таки удастся реализовать «коварный сионистский план» - пусть выделят на купленном участке местечко под строительство здания мунициаплитета. Так и получилось: поначалу в «шхунат Риклис» построили «ирию», а уж за ней появились «Гейхал ха-Тарбут» и «Габима».

Про ЭЦЕЛ, про «Гивати», про любовь

Говорят: если в преклонном возрасте женщине удалось сохраниться, значит, у нее был хороший муж. В семейной жизни Авива познала подлинное счастье: муж ее - Йосеф Нааман по кличке Маши - был известным в стране человеком. Сабра в третьем поколении, уроженец Иерусалима, потомок основателей Зихрон-Яакова, в юности Нааман был подпольщиком ЭЦЕЛа, участвовал в крайне рискованных операциях. Сражался в ПАЛМАХе, служил в ХАГАНе, а впоследствии - в ЦАХАЛе.

Познакомилась Авива с Йосефом в студенческие годы. Он учился на факультете востоковедения Еврейского университета. Авиве пришлось совершить над собой насилие и поступить на факультет химии и биологии, хотя с детства она  прекрасно рисовала и мечтала поступать на архитектурный факультет хайфского Техниона («Отец был против: он считал, что добропорядочной девушке не место в Технионе среди парней»).

Не любить красавицу-Авиву было невозможно: Йосеф трепетал при виде своей избранницы. Хупу поставили в 1945 году...

Авива листает альбом с пожелтевшими от времени фотографиями.

- Вот трое моих бойцов: муж, сын и дочь, - указывает она на снимок, датированный 1973 годом.

Во время войны Судного дня дети Нааманов - Гади и Идит - служили в легендарной дивизии «Голани». Отца на фронт не призвали по возрасту: последней войной для Йосефа стала Шестидневная.

- Муж написал и отредактировал книгу «54-й батальон дивизии «Гивати» во время Войны за независимость», а вскоре после этого  угодил с инфарктом в больницу...

Авива тем временем изваяла статую солдата и подарила ее Музею боевой славы дивизии «Гивати».

Нет, я не ошиблась: девушке из «русского» семейства не было суждено сделать карьеру на биохимическом поприще. Всю жизнь Авива мечтала заниматься искусством, но реализовать свою мечту смогла, когда собственные дети стали взрослыми («Муж был готов ради меня на всё - вот и создал мне условия для учебы»).

В возрасте 50 лет Авива поступила в Тель-Авивский филиал Техниона и начала учиться на архитектора. Но тут случилось непредвиденное: методика преподавания несказанно ее разочаровала.

- Возможно, мне не хватило усидчивости, - предполагает она, - а может, мечта не совпала с действительностью, но с архитектурой я рассталась без малейших сожалений.

Правда, к тому моменту Авива уже написала десятки ярких, самобытных полотен.

- Рисую я с детства, но у отца художники неизменно ассоциировались с богемой... - объясняет она. - Зато муж позволил мне развить свои способности и заниматься тем, что интересно и что меня привлекает...

Пригласили Авиву поработать в журнале мод - Йосеф не препятствовал. Редактировала она в газете женскую рубрику - на здоровье!

- Правда, в «Маариве» я проработала недолго, - вспоминает Авива. - Муж считал, что не пристало светской даме разъезжать по всей стране с блокнотом и интервьюировать дизайнеров одежды. Я никогда Йосефу не перечила: нет - значит нет! Зато училась с несказанным удовольствием. Кроме архитектуры, освоила графику. Новая профессия пригодилась в рекламном агентстве, которое мы с мужем и компаньонами держали в течение тридцати пяти лет.

Агентство называлось «Шифрин-Нааман» и было одним из ведущих в Израиле.

- Мы выполняли заказы Сохнута, «Магбита», предприятий авиационной промышленности, - вспоминает Авива. - Сотрудничали с крупнейшими фирмами и государственными учреждениями. Мы пропагандировали Израиль по всему миру, самостоятельно выпускали брошюры, постеры…

В 1989 году Йосефа подкосил инфаркт. 

- Год мы прожили в Америке, пытаясь подлечить мужа, а затем вернулись домой, - рассказывает Авива. - Йосефу тут же предложили пост  генерального директора Всеизраильской Ассоциации специалистов по рекламе. Он с радостью согласился и много лет в этой должности проработал. Организовал и успешно провел конкурсы на лучшую рекламу...

Авива тем временем продолжала самосовершенствоваться.  

- Если бы в сутках было хотя бы 48 часов, я и сегодня пошла бы учиться, - улыбается она. - К сожалению, времени не хватает.

- Что подвигло вас переключиться с живописи на скульптуру?

- В своих картинах я нередко использовала металл, - объясняет Авива. - Получалось нечто среднее между живописным полотном и скульптурой. В университете в тот период преподавал известный скульптор, выходец из России. Записалась я к нему на курс - и началась «дрессировка»: «Слепи ухо... Изобрази нос... А сейчас работай над глазом...» В конце концов я сказала: «Извините, но такая учеба не для меня»...

Есть только миг…

К началу 90-х имя художника Авивы Нааман пользовалось всемирной известностью: ее живописные работы экспонировались в десятках стран. Всемирная сионистская организация (ВСО) присудила ей на престижном конкурсе первую премию. В Ницце Авива стала лауреатом «Серебряного орла». Японская пресса даровала работам красавицы-израильтянки наивысшую награду. В Китае картины Нааман удостоились «Золотой звезды».

Персональные выставки Авивы прошли в Монакко, Токио, Ницце, а в групповых экспонировались в галереях США, Франции, Англии, где также были замечены капризной критикой и восторженной публикой.

Авива вспоминает курьезный случай, заставивший ее начать лепить. Одна из галерей Нью-Йорка предоставила каждому из участников вернисажа крошечный уголок площадью порядка  двух квадратных метров («Что уж там выставишь - один холст?»). Тут-то Авиву и осенило: а что если вытянуть картины в высоту, выполнив их в форме мезузы с добавлением меди? В  мастерской по отливке скульптур работал в то время Юрий, репатриант из России. Он подсказал Авиве, как правильно обращаться с медью.

Цикл произведений «Мезузы» американская публика приняла на «ура!». Вернувшись домой, Авива поспешила к Юрию и спросила, согласен ли он дать  пару уроков художественной лепки.

«Только не мучайте меня академическими приемами - я ведь не студентка». 

«Прислушивайтесь к себе и делайте то, чего душа требует», - напутствовал Юрий.

- Так я и поступила, - говорит Авива. - Было это в 2000 году. Узнав, каких денег стоит отливка, муж пошутил: «Еще немного - и ты пустишь на ветер все наше состояние».

Но Авива уже с головой погрузилась в новую для себя стихию. Она лепила!

Это увлечение по сей день спасает Авиву от одиночества: Йосеф скончался в 2003 году от болезни сердца, похоронен на кладбище в Холоне, неподалеку от родителей Авивы.

По утрам Авива мчится в мастерскую по отливке скульптур, где проводит много часов подряд. За исключением владельца-сабры, там ее окружают  сплошные «русские» - в мастерской работают скульпторы-репатрианты. Авива со светлой радостью вслушивается в их беседы, ловя себя на том, что постепенно начинает понимать родную речь отца и матери...