четверг, 25 июня 2015 г.

Александр Киржнер: уйти, чтобы остаться

Если бы не Дон Кихот, скачущий в дальние дали на своем Росинанте, ни за что бы не догадалась, что я нахожусь у дома Художника.


Александр Киржнер родился в Ленинграде в 1926 году. Сын музыкантов, мальчик с раннего детства был погружен в волшебный мир искусства, но… понятия не имел об этом!

Интеллектуальные посиделки (скромная питерская коммуналка), бесконечные репетиции задерганных довоенным бытом родителей – все это было для Саши такой же естественной средой обитания, как мощные, всепоглощающие, уносящие в заоблачные дали  аккорды Первого концерта Чайковского и фуги Баха.

По окончании школы Александр был принят на работу в театр оперы и балета имени Кирова (ныне - Мариинский). Но тут грянула Великая Отечественная.

16-летнему юноше пришлось распрощаться не только с театром, но и с Ленинградом.


- В одиночку он прошел пешком три тысячи километров – лишь бы не угодить в лапы гитлеровцев, - рассказывает Рина Киржнер, вдова скульптора, которого нет в живых всего год. - Я еще не свыклась со статусом вдовы – не могу смириться с тем, что мужа нет. К тому же… разве Александр (его имя Рина артикулирует на классическом - иерусалимском иврите) нас покинул? Конечно, нет! Он здесь, с нами – и в этом вы сейчас убедитесь.

Александр Кирзнер, работа художника А. Плащанского

Война оставила в душе Александра незаживающую рану – открытую, кровоточащую.

- Память властно возвращала его в прошлое, душу будто парализовало, - рассказывает Рина. – Ему было необходимо выкрикнуть в полный голос то, о чем за "железным занавесом"  даже шептать не полагалось…

Всю накопившуюся боль и отчаяние Киржнер выкрикнул уже в Израиле, куда вырвался, преодолев тысячи преград, 43 года назад. Так появились две скульптуры: "Живой мертвый" и "Мертвый живой". 


Впоследствии они были дарованы Музею Катастрофы в кибуце Лохамей ха-Гетаот.

Лишь после того как Александр выкричался, выплакался, вырвал из груди кровоточащее сердце и похоронил в братской могиле  воспаленной памяти вместе с любимыми, родными, близкими,  незаменимыми, началось то, что непосвященные условно именуют творчеством. Хотя для художника творчество – это жизнь, полная неустанной черной работы.


- В России Александр занимался живописью, а не скульптурой, - рассказывает Рина. – Но привезти в Израиль свои холсты ему не удалось: в начале 1970-х власти запрещали художникам вывозить за границу свои работы.

Киржнеру чудом удалось провезти одно-единственное полотно, которое он тщательно спрятал в ворохе одежды.

- То был портрет его матери, - говорит Рина. – В Израиле он тоже поначалу писал, но позже увлекся лепкой…


Где только не  экспонировались устремленные в бездонное  средиземноморское небо, светящиеся звонким счастьем скульптуры Киржнера!.. На Первом израильском фестивале балета в Кармиэле были выставлены фигурки балерин. Когда "железный занавес" рухнул, и в Израиль впервые приехала на гастроли балетная труппа Большого театра, танцоры и музыканты были потрясены, увидев в фойе тель-авивского Дворца культуры… самих себя! Такое празднество изысканного классического балета возможно только на родине Павловой и Плисецкой, но в Израиле?!.


- Открыл выставку тогдашний президент Хаим Герцог, благословенна его память, - рассказывает Рина. – Обменялся с Александром рукопожатием. Произнес прочувствованную восхищенную речь…

Спустя пару месяцев Киржнера попросили передать в Иерусалим статую "Танец мира". Она украшает резиденцию президента Израиля по сей день.


Пара танцоров, которых Киржнер изваял из бронзы, обнимает Земной шар и наполняет его (а заодно и зрителей) вселенской любовью.

Мир - несбыточная мечта, зато какая красивая…

- Этакая минималистская абстракция… - замечает Рина.

Оригинал несбыточной (по крайней мере, для израильтян) мечты продолжает свой космический танец в саду дома Киржнеров в мошаве Йокнеам, что в Изреэльской долине на севере страны.


Первое ощущение, которое испытываешь, оказавшись в скульптурной филармонии Киржнера, увлекающей в мир фантазии, раскинувшийся на фоне живописного пруда, - эклектика! Реализм соседствует с абстракционизм, модернизм – с примитивизмом, но ни одна работа не оставляет зрителя равнодушным. Нет у балерин лица – зато душа есть у каждой! Кажется, еще секунда – и грациозная Одетта - белый лебедь, раскрывший-раскинувший руки-крылья, встрепенется, оживет и бросится навстречу своей первой-последней-единственной любви, боли, смерти…


Нет, это не Эрнст  Неизвестный, которого Никита Сергеевич спросил: "Почему ты так искажаешь лица советских людей?" – у большинства  балерин Киржнера нет лиц. Каждая – воплощение грации, невинности и в то же время чувственности. У каждой – тысяча лиц, миллион – все зависит от того, насколько дерзка и безудержна ваша фантазия.  

  
Совершенно иные ощущения испытываешь в доме,  превратившемся после смерти Художника в музей ("Места для семьи не осталось – скульптуры "сдают" нам в аренду крошечную комнатку", - смущается Рина).


35 лет подряд Александр, занесенный судьбой из Питера в мошав Йокнеам, все население которого не превышает тысячи с лишним душ, изобретал материалы, из которых можно создавать образы. В ход шло всё, что попадет под руку: металл, дерево, гипс, глина…


Сколько, по-вашему, изваяний может храниться в простом деревенском доме с небольшим садом?

Пятнадцать? Двадцать? Пятьдесят?!.

На самом деле – 270! И каждое хочется рассматривать часами. Барельефы Киржнера – это целый мир: они будто вырастают из стен, тянутся к зрителю, с самозабвенным вдохновением играют на скрипках, виолончелях, рояле, дирижируют. Грустят, скорбят, спасают друг друга от смерти. Влюбляются. Теряют любимых. Заигрывают с вами, стоит заглянуть им в глаза, и – танцуют, танцуют, танцуют.


Впрочем – не все.

Война для Киржнера – это Освенцим: кто-то уже мертв, а другого вот-вот удушат, сожгут, испепелят.

На стене в комнате на втором этаже – автопортрет Художника. Вот он – истошный, нечеловеческий крик, от которого Киржнер годами не мог избавиться после войны.


Рина на секунду выключает свет – и вдруг!.. Выражение лица  скульптора меняется до неузнаваемости. Разве что глаза, глаза… Пронзительный живой взгляд… 

  
Израильские искусствоведы назвали Киржнера величайшим мастером взгляда. Выражение глаз меняется в зависимости от освещения и того места, откуда барельеф разглядывают.


Смотреть в глаза образам, созданным Киржнером, можно часами – и каждую секунду обнаруживаешь в их взгляде какую-то новую эмоцию.


Приехал однажды в мошав Йокнеам верующий из Иерусалима. Поначалу был настроен скептически: Тора категорически не признает скульптуру!


- Походил он по дому, побродил по саду… - вспоминает Рина Киржнер. – А потом написал в гостевой книге: "Это не скульптура, это – живые люди!"


Балет… Нет, никто никогда Киржнеру не позировал, но однажды  балерина, фамилию которой по сей день держат в секрете, вручила ему несколько своих фотографий. Со спины ее не снимали – только анфас. По ним и лепил.


Трудно вообразить? Да. Но – вот подтверждения. 


- Александр всегда говорил, что для него главное не тело, а движение, динамика, пластика, - уточняет Рина.


Одну из модернистских скульптур Киржнера – "Соло" решили превратить в израильский аналог статуэтки, которую вручают лауреатам "Оскара". С тех пор "Соло" бережно хранят и с гордостью показывают гостям лауреаты Хайфского международного кинофестиваля.

- Несколько месяцев назад пожаловала к нам странная женщина, - рассказывает Рина. – Никаких вопросов не задавала – просто  фотографировала. Спустя месяц приехала снова. И привезла мне подарок, который стал для меня бесценным: брошь – точную копию "Дуэта".

Выяснилось, что женщина – известный в Израиле дизайнер украшений.

- Эту брошь она назвала именем моего мужа: Александр Киржнер, - говорит Рина.  – С тех пор я ее не снимаю.

В глубине дома звучит "Адажио" Альбинони: сам Бог велел разглядывать работы Александра Киржнера под волшебные звуки музыки.

- А вы откуда родом, Рина?

- Я родилась в Иерусалиме. Родители приехали в Палестину из Львова, благодаря этому я немного понимаю по-русски, - объясняет она.

- Сколько у вас детей?

- На двоих с Александром – четверо. И девять внуков. В последний год, когда Александр болел, он позабыл иврит и говорил с нами только по-русски…


Со стены одной из комнат заглядывают мне в глаза Бах, Шуберт, Мендельсон, Шопен, Паганини, Верди, Рахманинов, Лист. А вот и  Первый концерт Чайковского.


- В последний год жизни, когда Александр знал, что он обречен, он постоянно меня успокаивал: "Не беспокойся, что я уйду. Никуда я отсюда не уйду – останусь здесь навсегда", - говорит Рина. – Так и случилось. Александра нет, но… он здесь, со мной, с детьми. Стоит мне войти в дом - и я физически ощущаю его присутствие.


В доме-музее Киржнера – четыре гостевых книги, и ни в одной из них не осталось чистой страницы. Побывавшие в мире Художника израильтяне и иностранцы пишут по-английски, по-испански, на иврите, по-русски, по-арабски, по-китайски, по-японски… Иероглифы соседствуют с латиницей и кириллицей… 


Так, видимо, и должны выглядеть вселенская любовь, восхищение и признание. 

Комментариев нет:

Отправить комментарий