суббота, 24 декабря 2011 г.

Инна Винярская: женский портрет на фоне Иудейских гор

Знаете ли вы, что историю создания поселения Ткоа надобно писать по-русски и в женском роде, тщательно избегая стереотипных фраз об "отцах-основателях"?

Жаботинский был прав

Имя Инны Винярской известно в Израиле многим: она является ведущим сотрудником Дома наследия величайшего поэта Ури-Цви Гринберга. Но мало кто знает, какая неординарная судьба скрывается за этим именем.



Уроженка Одессы, выпускник Гидрометеорологического института, Инна вышла замуж за Марка Винярского, окончившего Институт инженеров морского флота. В городе на берегу Черного моря родилась дочь Юля.

Устроиться по специальности Инне не удалось: работать пришлось в Одесской обсерватории. Позднее друзья пригласили Инну в заводское бюро, где она занималась физикой.

- А потом меня оттуда уволили, потому что, с точки зрения начальства, слишком много собралось в бюро евреев, - вспоминает Винярская.

Внезапно - один за другим - умерли бабушка, дедушка, а потом и мать Инны.

- Для меня это был жуткий удар, - рассказывает она. – Вскорости после смерти мамы мы с Марком и Юлей переехали в Подмосковье, в Апрелевку…

Марк начал работать инженером на заводе "Борец", а Инну один из друзей Винярских устроил физиком в лабораторию НИИ "Промгаза".

Однажды Марк вернулся с работы взволнованный.

"Слушай, - сказал он жене, - по-моему, Жаботинский очень даже прав"…

"При чем тут Жаботинский?" – удивилась Инна.

- Марк напомнил: есть у Зеэва (Владимира) Жаботинского фельетон о том, как в Одессе хоронили матроса Вакуленчука, - рассказывает Винярская. - В порту собралась толпа. Один за другим выступали замечательные ораторы – каждый с большим кадыком и кудрявыми волосами – и произносили речи. Жаботинский стоял в толпе с простыми мужиками. И когда на трибуну взлетел очередной оратор с курчавыми волосами, один из мужиков сказал другому: "Опять эти жиды учат нас жизни"… Мой Мафа (так мы звали Марка, благословенна его память) пришел от этого фельетона в восторг: "Прав Жаботинский: чего ради мы сидим в Подмосковье?!"

Доработать в бюро до отъезда Инне не удалось.

- Как только замдиректора узнал, куда мы собираемся, вызвал моего начальника Шуру Калину и сказал: "Что, твоя Винярская намерена занять пост Голды Меир? Не пройдет!" – вспоминает Инна.

"А если пост пониже?" – попытался отшутиться Шура Калина. С юмором в начале 70-х у советских чиновников была напряженка. Пришлось Инне устроиться в Апрелевке на почту.

- Очень "интеллектуальная" работа, - иронизирует она. – Зато именно там, прямо в почтовом отделении, я спустя два с половиной года получила разрешение на выезд.

Инна тут же бросила работу и объявила: "Всё, бабы, меня нет!"

"Как? Тебе ведь полагается еще одна зарплата?!"

"Ничего не хочу", - воскликнула Винярская и бросилась на радостях домой…

Впервые на землю Эрец-Исраэль Винярские (Инна, Марк и 12-летняя дочь Юля) ступили в 1973 году.

- Война Судного дня только что окончилась, но в Галилее еще спорадически стреляли, - вспоминает она.

Полгода Винярские прожили в Цфате ("Он до сих пор остается моим самым любимым городом, - говорит Инна. – Мы завели массу друзей, но работы там не было – разве что в гостинице или на чаеразвесочной фабрике").

Однажды учащихся ульпана повезли на экскурсию в Иерусалим.

- Автобус поднялся на Масличную гору, - вспоминает Винярская. – Оттуда мы любовались тем местом, где должен стоять Храм. Не было среди нас никого, кто бы не плакал. Мы с Мафой решили: "Остаемся!"

Винярские перебрались в Иерусалим. Арендовали квартиру в новом по тем временам квартале Армон а-Нацив ("Весь он состоял из восьми домов", - вспоминает Инна). Оба устроились в компанию "Мануэй Бейт-Шемеш".

Инна попала на работу по недоразумению: польский еврей, помогавший Винярским в трудоустройстве, бегло посмотрел ее одесский диплом, подтвержденный и заверенный в израильском министерстве образования, и слово "метеорология" (огласовок нет!) прочел как "металлургия". А Инна промолчала и спорить не стала. Потому как спорить на иврите пока не умела.

- На этом предприятии мы проработали три года, - вспоминает Винярская. - Познакомились с замечательной женщиной - журналистом Рахель Инбар. У нее и родилась идея создать поселение типа тех, которые уже строились в разных местах активистами движения "Гуш-Эмуним". Мы на том этапе еще мало знали о поселенческом движении, но Рахель заразила нас идеей основать смешанный поселок, в котором будут жить светские и религиозные, репатрианты из России и из Америки и, конечно же, сабры… Вот мы и записались к Рахель в "гарин" (поселенческое ядро).

Однажды в пятницу Рахель пригласила Винярских в очень необычное место. Называлось оно "Маале Адумим".

- Приехав, мы увидели на горке крошечный поселок, - вспоминает Винярская (сегодня Маале Адумим – город со всеми вытекающими последствиями). – Познакомились с потрясающими людьми. Им тоже пришлась по душе идея создания смешанного поселения. Всю субботу, перебивая друг друга, мы строили планы. А на следующей неделе я встретила в Иерусалиме женщину, и она спросила: "Ну, вы уже записались на дачу?" - "На какую дачу?!" - "Рахель Инбар собирается строить дачный поселок". Я возразила: "То, что собирается строить Рахель, - вовсе не дачный поселок, а самое настоящее поселение!"

Из окна квартиры Винярских в квартале Армон а-Нацив открывался поистине марсианский пейзаж: Иудейская пустыня.



- Мы видели большую гору - некое подобие Фудзиямы, - рассказывает Инна. - Я спрашиваю мужа: "Как ты думаешь, что это? Вряд ли в этом районе можно обнаружить вулканическую активность". Муж ответил: "Не знаю". А вскоре кто-то из друзей свозил нас в Бейт-Лехем. Посмотрели мы оттуда на "Фудзияму" и выяснили, что это - Иродион!

"Русский" костяк

Поначалу в "ядро" будущего поселка записались две семьи – Винярские и Бабели.

- Мне не нравилось, что в "ядре" одни "русские" и что ходят слухи о строительстве дачи, - говорит Инна. – Возможность основать поселение Ткоа подвернулась случайно. Я была дома, мыла посуду. Вдруг звонит человек из "Гуш-Эмуним" (сейчас это движение называется "Амана") и спрашивает: "Есть ли в ядре у Рахель Инбар лишние люди?"

"Лишних людей, - отвечала Инна, - нет нигде, а в чем дело?"

"Есть неподалеку от Иерусалима место, называется Ткоа".

Собеседник Винярской объяснил: в настоящее время в том месте стоят солдаты, но министр обороны Арик Шарон решил перевести военнослужащих поселенческого подразделения НАХАЛ ("Нахаль – халуци лохем") в Самарию, где предполагалось основать поселок Сарит, и если кто-нибудь хочет…

Инна не дала ему договорить:

"Мы хотим!"

- Начали организовываться: наша семья, Бабели и несколько холостяков, человек двенадцать, из ешивы рава Ицхака Зильбера, все – репатрианты из СССР, совсем "зеленые", - рассказывает Винярская. – В один из дней перед наступлением субботы повез нас Ханан Порат (благословенна его память) показать то место, на котором предполагается основать Ткоа. Приехали. Местечко крошечное - и все огорожено колючей проволокой. Смотрю сверху, с горы: внизу синеют две лужи. Значит, хотя бы вода здесь есть! Я – Порату: "Что это?" Он: "Это канализация".

Солдат и солдаток в Ткоа проживало человек пятьдесят. Жилье, вспоминает Инна, более чем спартанское: два барака с уборными во дворе (в них жили солдаты) и пять 25-метровых бетонных "кубиков", в которых ютились девушки-солдатки. На дворе стоял 1977 год…

- С солдатами мы прожили три месяца, - рассказывает Винярская. – Наши мужья потеснили военнослужащих, подселившись к ним в бараки: трехъярусные нары позволяли… Украсили новое жилище гирляндами из отнятой у нас туалетной бумаги – утащили целых три рулона, скрутили и повесили на стены.

Женщин среди будущих поселенцев было всего пять ("Лена Бабель, я, моя подруга Влада и две девочки – наши дочки"). Им солдатки уступили один "кубик": спальня, крошечный салон и некое подобие кухни.

- Солдатки очень любили, когда мы для них варили, - говорит Винярская. – Они объяснили нам, как поддерживать кашрут. Мы постоянно изобретали новые блюда. Мужья научили солдат обслуживать электрический генератор. Всё было очень симпатично.

Как-то опытные люди посоветовали Инне: "Поезжай в Сохнут и сообщи, где вы живете".

- Я поехала, - рассказывает она. - Нашла заведующего каким-то отделом. Зашла, объяснила ему про Ткоа. Он: "Впервые слышу. И что вы там хотите делать?"

Инна: "Мы там хотим жить. А делать?.. Вон у вас за спиной висит замечательная картина (всю стену действительно занимало огромное полотно с рядами цветущих яблонь). Я хочу, чтобы такой же пейзаж появился в Ткоа".

Услышав это, начальник велел Винярской обратиться в другую инстанцию.

- Видимо, тогдашнее руководство Сохнута смущало, что основывать новое поселение взялись одни "русские", - предполагает она. – Ивритом почти никто из нас не владел…

Инна быстро смекнула: чтобы вести с инстанциями диалог на равных, срочно требуется коренной израильтянин. А вскоре Винярским повезло - они познакомились с Мики Саломоном.

- Он занимался хозяйственной деятельностью в поселках, - рассказывает Инна, – и сразу полюбил нас, а мы - его.

Саломон спросил: "Что вам нужно?"

"Большой автомобиль и трактор, чтобы деревья посадить, - ответили мамаши-основательницы Ткоа, после чего нерешительно добавили: - И телефон".

Мики парировал: телефонизация - не в его компетенции, но попробует помочь.

Влада, подруга Инны, переквалифицировалась из инженеров в кухарки.

- Однажды, когда здесь еще находились солдаты, прилетел на вертолете Арик Шарон и принялся нам объяснять: не наше это место – здесь, на этом холме, будет заложен город Эфрата. Я, мобилизовав все свои знания иврита, встала и заявила: "А мы хотим основать здесь поселение сельскохозяйственного типа!" Шарон парировал: не вам решать, что здесь будет построено. Разнервничался, съел всё, что было на столе, и улетел… Впоследствии Шарон все-таки нас полюбил. Приезжал, поддерживал, воодушевлял… Что стряслось с ним к 2005 году, когда был уничтожен Гуш-Катиф?..
Поразительно…

Пауза…

- В декабре, после отъезда военнослужащих, мы заняли все пять "кубиков", - вспоминает Винярская. – Это стало для всех огромной радостью: отныне мы снова жили семьями. В столовой солдаты оставили нам посуду: огромные кастрюли, приспособление для резки картофеля – Мики Саломон не позволил им увезти с собой это добро: "Здесь люди будут жить".

Началась зима, а вместе с ней (Иудейская пустыня!) - собачий холод.

- Мы пытались, как могли, обогревать свои барачные "кубы" электропечками, питавшимися от генератора, - вспоминает Винярская. – Но удавалось это далеко не всегда.

Походная жизнь продолжалась три года. За этот период "русские" первопроходцы успели набраться сугубо израильского опыта.

- Главной нашей задачей было привлечение в Ткоа новых людей, - вспоминает Инна. – В этом нас поддерживали активисты "Гуш-Эмуним" и прежде всего - Муни Бен-Ари, основатель Кфар-Адумим, по инициативе которого мы, собственно, и приехали сюда жить. Затем из "Гуш-Эмуним" в помощь нам направили замечательного молодого человека - Ури Ариэля, сейчас он - депутат Кнессета. Детей у них с Хагит еще не было, в связи с чем они заняли в солдатском бараке целую комнату (уборная и душ - во дворе). Ури оказался человеком незаменимым: сколько у него такта, интереса к общему делу, сколько терпения…

Однажды основателей Ткоа пригласили к себе в гости первые жители Кфар-Адумим:

- Их адвокат должен был составить для Ткоа примерно такой же устав, который уже действовал в Кфар-Адумим, - рассказывает Винярская. - Устав мы сочинили. И продолжили лихорадочно искать людей, которые согласятся приехать к нам в захолустье и захотят здесь жить.

"Мы знаем, Ткоа - будет!"


Желающие - приехали! Даже несмотря на то, что добраться до Ткоа четверть века назад было непросто – не то что сейчас, когда с Иерусалимом поселок соединило шоссе, проходящее вдоль столичного квартала Хар Хома.

К моменту приезда долгожданного пополнения Инна Винярская уже занимала ответственный пост: репатриантку из России избрали секретарем поселкового совета! В марафоне по инстанциям Инну сопровождал Шило Галь из Гуш-Эциона ("К чиновникам я старалась заходить после него, - вспоминает Винярская. – Радостный, улыбчивый, обходительный, он создавал замечательную атмосферу для плодотворного общения").

- И только в коридорах министерства строительства Шило Галь предупреждал: "Здесь мы меняемся ролями: вначале заходишь ты, а потом я", - вспоминает Винярская.

Инна, мобилизовав весь свой одесский юмор, старательно играла роль Галя. Прежде, чем покинуть тот или иной кабинет, она – теперь уже на сносном иврите - произносила ключевую фразу: "Как вам повезло: вы сотрудничаете с Шило Галем". После чего на белом коне к чиновнику "въезжал" сам Галь.

Бегал с Инной по инстанциям и Пинхас Валерштейн, основатель поселка Офра, впоследствии занимавший высокие посты в Совете поселений Иудеи, Самарии и сектора Газа.

На холме в Ткоа тем временем кипела работа. Марк Винярский взял на себя обязанности ответственного за хозяйственные нужды поселка.

- Функции моей "секретарши" исполнял израильтянин Хаим Казакович, - вспоминает Инна. – Инвалид, в детстве перенесший полиомиелит, он был моей правой рукой: ездил со мной по министерствам, выбивал необходимые для поселка разрешения…

Чтобы ускорить заселение, основатели Ткоа периодически проводили самодеятельные "маркетинговые" акции: ставили в оживленных районах Иерусалима столы, на которых раскладывали фотографии Иудейской пустыни, и приглашали прохожих хоть разок посетить это дивное место - а вдруг решат остаться?!

- Когда мы немного обжились, привезли в свои "кубики" стиральные машины, - рассказывает Винярская. - Но так как питались они от генератора, а он больших нагрузок не выдерживал, нам приходилось перед каждой стиркой обойти всех соседей и заранее договориться: "Мы стираем – вы печете, а через час меняемся: мы печем, а вы включаете стиральную машину". Так и жили…

По-русски и по-американски


- Сижу я как-то у себя в конторе и вдруг слышу: на лужайке кто-то громко говорит по-английски, - рассказывает Винярская.

В те годы услышать американский диалект английского в Иудейской пустыне доводилось не каждый день.

- Выглянула и вижу: иностранцы (их довольно много) разлеглись на первой в Ткоа траве, которую мы с Владой специально посадили для детей, – вспоминает Инна. – По случаю появления первой детской площадки Мики Саломон где-то добыл, привез и установил качели. А тут… сидит на травке группа молодых людей. Жены некоторых, нисколько не стесняясь, кормят младенцев грудью, хотя все мужчины – в кипах. Дикий Запад! Я выхожу: "Здравствуйте, вы кого-нибудь ищете?"



"Мы ищем себе поселок, - объяснил на плохом иврите один из американцев. – Хотели поселиться в Кохав а-Шахар, но оказалось, что этого поселка еще не существует. Потом поехали в Элазар. Поселение вроде уже есть, но нам оно не подходит. А затем забрели сюда".

- Вот вы свой поселок и нашли! – воскликнула, просияв от счастья, Винярская.

Позднее новые соседи пригласили Инну в центр абсорбции в Гило, где они жили, пока не перебрались в Ткоа.

- Я поехала, - вспоминает Винярская. – В зале полно репатриантов из США, "вязаные кипы". Я их сходу предупредила: наш поселок смешанный, верующие соседствуют со светскими, но мы с большим пиететом относимся друг к другу: нам тоже есть чему поучиться у религиозных.

Американцы несказанно удивились: "Как же вы живете?"

Инна ответила: "Каждый варит то, что хочет. В нашем уставе так и записано: в своем дворе и доме ты вправе делать все, что тебе вздумается".

Тогда один из участников собрания, Эли Беренбойм, задал каверзный вопрос: "А если я приду к кому-то в гости и захочу у него поесть, но пища у него некашерная?"

Инна не растерялась: "Если ты такой фресер ("фресн" в переводе с идиша – "обжираться"), отправляйся в гости к тому, у кого кашерная кухня, и угощайся там".

- Постепенно мы приняли большую группу американцев, а уж они перетащили в Ткоа своих друзей, родных и знакомых, - говорит Винярская. – Огромной радостью стало рождение в Ткоа сразу двух мальчиков. Первый – сын Иегудит и Хаима Амихай, оба из Кирьят-Шмона. А второй появился в семье Беверли и Амиэля Унгеров. Он из Америки, она - из Англии, познакомились в Израиле. Свадьбу сыграли в Иерусалиме. Я была в шоке, увидев, что под хупу Беверли явилась в платье голубого цвета.

Инна: "Что с тобой - ты же невеста?"

А "Беверли" в ответ: "Нет, это не я. Невеста – моя сестра, мы близнецы!"

Тем временем в поселке начали строить капитальные дома.

- Доди Бен-Ишай, сотрудник Иерусалимского отделения минстроя, очень нам помог, - вспоминает Инна. – Поначалу завез 30 бетонных домов: комната, кухня… У нас к тому моменту была масса новых людей, но жить им негде. И первую партию домов мы решили передать новичкам. А сами отправились на поиски строительного подрядчика. Нашли. Но - не очень удачно. Да и проект оказался не самым лучшим. Впрочем, как видите, - живем, слава Богу!

Вижу. Мы с Инной ведем беседу во дворе ее дома в одном из первых кварталов Ткоа. Красноречивее всего указывают на историю поселка деревья: вон как вымахали за 20 с лишним лет - до небес!



Кому-то из поселенцев Ткоа со строительством повезло больше, другим – гораздо меньше. Например, семья Ленских (Шломо, Циля и пятеро детей) попали в лапы к подрядчику, на несколько лет отравившему им жизнь: ипотечную ссуду приходилось исправно возвращать, но "каблан" бесследно исчез и окончание строительства дома затянулось на долгие годы.

С Ленскими Инна познакомилась в начале 1993 года – в страшный для основателей Ткоа день.

- В свое время поселились у нас Лена Липкина с мужем - художником Моти Липкиным и сыновьями, - рассказывает она. – В январе 1993 года арабские террористы устроили на шоссе засаду и застрелили Моти прямо при въезде в Ткоа. После теракта мы долго сидели на том месте, где Моти застрелили. Собирались - в качестве сионистского ответа врагу - заложить там новый еврейский поселок…

Основывала новые поселения в Иудее, Самарии и секторе Газа организация "Амана", в которой Винярская проработала 20 лет. Отвечала за заселение. То есть - мобилизацию первопроходцев. В связи с этим постоянно разъезжала по поселкам.

- К основанию каких поселков вы "приложили руку"?

- Мои поселки – это Кфар-Даром, Элей Синай ну, и многие другие – Иудея, Самария, Гуш-Катиф… - произносит Инна и внезапно замолкает на полуслове. – Нет, простите, но говорить о Гуш-Катифе я не в состоянии. Не могу…

Четвертое поколение

Сегодня Ткоа представляет собой поселок городского типа – более 500 семей. Трудно поверить, что каких-то 25 лет назад не было здесь ни двух-трехэтажных домов под черепичными крышами, ни школ, ни детских садов, ни магазинов, ни спортивных площадок…

- Селиться в Иудее евреи никогда не опасались, - вспоминает Винярская, - хотя мы и пережили периоды, когда арабы обстреливали ведущую к нам дорогу. Конечно, жить на поселениях готовы далеко не все, а лишь люди особого склада. Я бы назвала их искателями приключений – в хорошем смысле слова. Сейчас в Ткоа действуют промышленные предприятия, всевозможные мастерские, кейтеринг, ресторан… Даже сельское хозяйство мы ухитрились развить – несколько семей, в основном выходцы из Франции, высадили виноград и производят замечательные вина. Что уж говорить об искусстве: например, Циля Ленская основала в Ткоа уникальную балетную школу, ее воспитанники выступают по всей стране. Развивается и туризм: наш сосед Натан Маркус отвечает за Иродион – работает в Управлении национальных парков и заповедников.

Винярская подводит черту: к настоящему моменту в Ткоа живут уже четыре поколения израильтян ("У меня здесь родились не только шесть внуков, но и две правнучки").


Наша беседа прерывается на самом интересном месте: в гости к Инне из Иерусалима приехала Михаль Слук, сотрудник Поселенческого отдела Всемирной сионистской организации (ВСО). У меня на глазах происходит трогательная встреча двух женщин, посвятивших себя поселенческому движению. Михаль много лет работает в Поселенческом отделе, а живет в Гиват Зеэве, расположенном на стратегически важной высоте по дороге в Рамаллу.

Увидев Михаль, Инна мгновенно переходит на иврит.

- Пойдем, Михаль, глянем на Иродион, - предлагает Винярская.

Женщины выходят из дому, переходят через дорогу.


По улице поселка, основанного четверть века назад в глуши Иудейской пустыни, шагают две женщины. Сильные женщины сильной духом Страны.

четверг, 22 декабря 2011 г.

Гуш-Катиф возрождается на Голанах

Об изгнанниках Гуш-Катифа пишут противоречиво: либо с жалостью (с момента депортации минуло шесть с половиной лет, родившиеся летом 2005-го дети пошли в первый класс, но многие первопроходцы из Нецарим и Кфар-Даром до сих пор не имеют постоянного жилья), либо – с претензией на сенсацию (оказавшись вне привычной общины, семьи некоторых поселенцев развалились, взрослые страдают депрессиями, а подростки чувствуют себя изгоями в чуждой городской среде).

За стереотипами, однако, меркнет и напрочь пропадает главное: люди. С некоторыми из них мне довелось познакомиться в мошаве Эвней Эйтан в южной части Голанских высот.

Указатели в никуда

Причиненную изгнанием боль и горечь ощущаешь еще на подходе к караванному поселку: дорога к новому жилому кварталу – это аллея памяти. "Нецарим", "Неве-Дкалим", "Элей Синай", "Кфар Ям" написано на указателях, стрелки которых, впрочем, направлены в никуда. В прошлое, которого не вернуть.



- Вы находитесь при входе в Музей наследия Гуш-Катифа, - сообщает Пнина, уроженка Иерусалима, прожившая 40 лет на Голанах. - Основали его сами изгнанники: 24 семьи из восьми разных поселков, решившие начать жизнь с нуля здесь, на Голанах. К нам в Эвней Эйтан они приехали пять лет назад, а до того прожили год в общежитии "Мидрешет ха-Голан" в поселке Хиспин.

Вначале на Голаны перебрались семьи из Нецер-Хазани, – первого еврейского поселения Гуш-Катифа, основанного в 1977 году. В "прошлой" жизни все они были мошавниками и мечтали основать новые хозяйства. За ними потянулись на север жители снесенного с лица земли Кфар-Даром.

Чтобы украсить вход в музей, в Эвней Эйтан пригласили художника Арика Хальфона из мошава Элиад. Хальфон попросил, чтобы выселенцы передали ему по одному снимку из своего семейного альбома. Смонтировал фотографии и выложил мозаикой стену. Лишь после этого "кочевники поневоле" вытащили из контейнеров те самые дорожные указатели, которые направляют путешественников в никуда, и вбили в землю вдоль аллеи.


Постепенно, по мере того как стихала боль, в музее стали появляться вещи, за каждой из которых – целая жизнь. В основном - фотографии. А потом из документальных (вспомним лето-2005) видеокадров был смонтирован фильм. Смотришь – и сердце рвется на части.

Йосеф Хадад: линия жизни

На одной из хранящихся в музее фотографий запечатлено семейство Хадад.

- Я вырос в хайфском квартале Кирьят-Шмуэль, - рассказывает Йосеф Хадад. – В армии начал служить в НАХАЛе, затем меня перевели в разведку. В годы службы познакомился с Товой.

После демобилизации Това и Йосеф сыграли свадьбу. И хотя жена училась в Хайфском Технионе, на факультете машиностроения, Йосефу нисколько не мешала ее постоянная занятость.




- Когда Това получила диплом инженера, мы стали искать место, где нам хотелось бы жить, - вспоминает Йоси. – Поселиться в Гуш-Катифе – значит проявить подлинное еврейское благородство: новый анклав нуждался в энергичных молодых людях, сознательно решивших преодолеть в строящихся поселках все "болезни роста".

Приехав в Кфар-Даром, Хадады тут же ощутили свою востребованность. Това устроилась по специальности – руководила крупными проектами, включая стартапы в отрасли хайтека, причем не только в Гуш-Катифе, но и в городе Офаким.

- Я тем временем с головой погрузился в свою стихию: для меня превращение пустыни в цветущий сад – цель и смысл жизни, - рассказывает Хадад.

- Вы были очень молоды, не так ли?

- Сейчас мне 42 года, значит, в Гуш-Катиф мы с Товой перебрались в возрасте 26-ти лет, - подсчитывает он.

На новое место молодые супруги приехали со старшей дочерью Хели и усыновленным мальчиком.

- До того я работал в интернате для детей из неблагополучных семей, - рассказывает Йоси. – Однажды туда привезли маленького мальчика, явно не подходившего по возрасту для жизни в подростковой коммуне. Мы с Товой решили взять его домой. А когда переехали в Гуш-Катиф, ребенок поехал с нами. К тому моменту он уже стал нашим сыном, а мы – его родителями…

Готового жилья в Кфар-Дароме не было.

- Вселились мы с двумя детьми в караван, - вспоминает Йоси. – Поначалу я устроился в теплицы Кфар-Дарома наемным работником. Позднее, когда мы почувствовали, что нам удастся встать на ноги, я решился на рискованный шаг: взял в банке ссуду и построил собственные теплицы. В одной мы выращивали цветы, идущие на экспорт в Европу. В другой - экологически чистые сорта овощей…

Спустя несколько лет, когда в теплицах Хадада уже цвели экзотические цветы, грянул гром…

20 ноября 2000 года рядом с автобусом, развозящим детей в школу, взорвался начиненный взрывчаткой автомобиль. Два человека – 35-летняя Мирьям Амитай и ее ровесник Габи Битон из Кфар-Дарома, ближайшие друзья Хададов, были убиты. Девять школьников, среди них Хели (Рахель), старшая дочь Хададов, были ранены.

- Хели было восемь лет, - вспоминает отец. – Когда ее привезли в приемное отделение беэр-шевской больницы "Сорока", мы с Товой чуть с ума не сошли: вся голова в крови. Потом – слава Всевышнему – врачи сообщили, что на голове – царапина, главная проблема – нога...

Рахель Хадад и трое детей из семейства Коэн стали одними из первых жертв интифады Аль-Акса. За ними последовали другие: взрыв в иерусалимском кафе "Момент" (многие ли помнят о нем сегодня?); теракт на проспекте Хар Цион в Тель-Авиве…

Между прошлым и будущим

Трое младших детей Хададов родились уже на Голанах. Гуш-Катиф они знают только по фотографиям да по рассказам родителей, старших сестер и братьев.

- Одну из своих дочерей мы назвали Ошер - в память о солдате-репатрианте из Украины, - рассказывает Йосеф Хадад. – Звали его Ашер-Алексей Найков. В октябре 1998 года на трассе Кфар-Даром – Ацмона Леша направил свой армейский "джип" наперерез начиненному взрывчаткой автомобилю арабских террористов и спас жизнь детей, ехавших в школьном автобусе. Иначе чем подвигом порыв Найкова не назовешь. Впоследствии мы породнились с семьей геройски погибшего солдата. Живут Найковы в Хайфе. Встречаемся с ними каждый раз, когда навещаем своих родителей. Отец и мать Алексея относятся к Ошер как к своей внучке. Приезжали они к нам и сюда, на Голаны – провели у нас субботу. Как бы мне хотелось, чтобы коренные израильтяне, родившиеся, выросшие и воспитанные в этой стране, относились к своему государству так же, как относятся к нему родные Алексея Найкова, и были бы такими же сионистами и сторонниками поселенческого движения, как они…

Йосеф старается не воссоздавать в памяти детали того августовского дня 2005 года, когда жителей Кфар-Дарома (голоса офицеров, усиленные динамиками) убедительно попросили оставить свои дома и занять места в автобусах, которые увезут их… куда?!

- Жителям Кфар-Дарома удалось невозможное: мы не только построили процветающую сельскохозяйственную "империю", - объясняет Йоси Хадад, - но и создали очень сильную духом общину. Трудно передать, какие ощущения испытывает человек, когда его и родных буквально выкорчевывают, с корнем вырывают из той земли, служению которой он посвятил всю жизнь. В Кфар-Дароме у нас с Товой родились семеро детей…

- А сколько их сегодня?

- Десять!

- До ста двадцати каждому! - желаю я Йоси от всей души – в полном соответствии с требованиями еврейской традиции. – Младшие родились уже на Голанах?

- Да, но…

Но память о Кфар-Дароме продолжает преследовать изгнанников и на новом месте.

- Во всем поселке не было гвоздя или балки, которые я бы не знал и не помнил, - говорит Йоси Хадад. – Водопровод? Я точно знал, где проходит каждая труба. Линия электропередач… Что уж говорить о доме, в строительство которого было вложено столько души и с которым связаны самые светлые воспоминания – о молодости, любви, о том, как самозабвенно мы мечтали о будущем… А террористические атаки? Гибель ближайших друзей, ранение дочери – ничто, даже самые тяжелейшие испытания нас не сломили и не обратили в бегство. Напротив – еще больше закалили. И вдруг – депортация... Тебе начинает казаться, что все пережитые тобою трагедии, потери и испытания – все это зря. За что - за какую идею, ради какого будущего погибли в терактах наши друзья?.. Ради чего наша дочь Хели потеряла обе ноги?.. Выходит, напрасно мы, живя в плотном окружении заклятых врагов, подвергали себя опасности, рисковали жизнью - но продолжали строить, облагораживать свою землю и выращивать на ней овощи и цветы. Ведь, в конечном счете, нас изгнали с облагороженной нами земли: поселки Гуш-Катифа снесли бульдозеры.

В поисках себя

Депортация и растянувшиеся более чем на год скитания, метания и чувство полной неизвестности не сломили дух поселенцев Гуш-Катифа.

- Для нас, - говорит Йоси Хадад, - было очень важно не только продолжить заниматься именно тем, что мы умеем делать лучше всего, но и основать в Эрец-Исраэль хотя бы еще одно новое поселение. Разве не в этом глубинная суть сионизма, на идеях которого мы воспитаны?!

В первые же месяцы после падения Гуш-Катифа, пока Това с детьми ютилась вначале в беэр-шевской гостинице, а потом и в общежитии "Мидрешет ха-Голан" в Хиспине, Йоси, как угорелый, мотался по всей стране. Съездил в южную часть Хевронского нагорья – а вдруг там можно будет воссоздать теплицы? Увы… Бросился в Иорданскую долину: может, хоть там улыбнется удача?


- В Иорданской долине живет мой лучший друг, вот я и понадеялся, что мы с Товой и детьми сможем обосноваться неподалеку от него, - говорит Йоси. – Не удалось… А потом нас осенило: почему бы не попытать счастья на Голанах?.. Расстаться со своими бывшими соседями, разрушить общину Кфар-Дарома мы не в вправе: наши дети пострадали в терактах, им гораздо легче общаться с теми, кто пережил тот же ужас, что и они.

В конце концов изгнанники обосновались в мошаве Эвней Эйтан.

- Более двух десятков семей: каждый из нас – земледелец, все мы мечтали и впредь заниматься сельским хозяйством, - объясняет Йоси Хадад. – Жители Гуш-Катифа – это уникальная человеческая общность: неравнодушные, искренние, открытые. Для каждого из нас Эрец-Исраэль - это целая вселенная, наполняющая жизнь смыслом.

Неудивительно, что гуш-катифцы органично вписались в общину мошава Эвней Эйтан (часть его жителей – уроженцы Иерусалима, другие приехали по призыву правительства на Голаны – точь-в-точь как Хадады в Кфар-Даром).

Но где взять - хотя бы на время - крышу над головой?

Первые 23 "каравиллы" в Эвней Эйтан доставил Авраам Дувдевани, занимавший пять лет назад пост главы Поселенческого отдела Всемирной сионистской организации (ВСО).


- Изначально эти караваны предназначались для одного из сельскохозяйственных поселков на юге Израиля, но Дувдевани настоял, - вспоминает Эли Малка, глава регионального совета "Голаны". – Несколько телефонных звонков – и грузовики-платформы с "каравиллами" развернулись на 180 градусов, чтобы доставить жилища-времянки на Голаны.

В настоящее время на стройплощадке мошава полным ходом идут работы по подготовке инфраструктуры для нового жилого квартала. Авраам Дувдевани специально съездил на Голаны с генеральным директором Поселенческого отдела Яроном Бен-Эзрой и другими сотрудниками, чтобы удостовериться: стройка продвигается. В судьбе Дувдевани за последние пять лет тоже произошли перемены: сегодня он возглавляет уже не Поселенческий отдел, а Всемирную сионистскую организацию.

Ежевика с Голанских высот

- Спустя шесть с половиной лет после демонтажа Гуш-Катифа мы все еще остаемся в караванах, но на судьбу не сетуем, - говорит Йоси Хадад. – Есть, конечно, в отсутствии постоянного жилья определенные минусы. Летом на Голанах очень жарко, а семья у нас большая, десять детей. Приходится держать кондиционеры включенными днем и ночью. Зимы здесь холодные, это заставляет нас постоянно обогревать "каравиллу". В результате я получаю такие же счета за электричество, как владелец небольшого завода. Но выхода нет: дети должны расти в нормальных условиях.

Йоси вспоминает: в первую зиму на Голанах после первого же дождя крыша "каравиллы" протекла – вода залила все помещения, постели и вещи.

- Пришлось самостоятельно укрепить крыши – сейчас стихия нам уже не страшна, - говорит Хадад. – Старший сын отслужил в армии, вышел на гражданку и вернулся домой. Площадь каравана – порядка 106 квадратных метров. Нам в нем, конечно, тесновато (мягко говоря). С другой стороны, нам с детства прививали неприхотливость. По натуре мы – оптимисты: если сегодня трудно, значит - завтра станет легче. Главное - не опускать руки, не сдаваться.

- Чем вы занимаетесь в Эвней Эйтан?

- О, вы будете смеяться… - произносит Йоси, а глаза его тем временем излучают тот свет, который ни с чем не спутаешь: это – взгляд человека, сумевшего реализовать свой самый дерзкий план. – Я тут высадил ежевику. Южная часть Голан – райское место, с точки зрения природных условий. К июню-июлю ягода поспевает – мы снимаем урожай и отправляем ежевику в торговые сети. А в августе и вовсе распахиваем ворота перед широкой публикой: приезжают сюда целыми семьями. Сколько смогут - съедят, остальную ягоду, уложенную в коробки, - купят.

Кроме выращивания ежевики - редкой для Израиля ягоды, переселенцы занялись развитием на Голанах туризма. В мошаве Эвней Эйтан дети путешественников могут прокатиться на ослике или попрыгать на батуте. Взрослые тем временем зажарят на мангале мясо. Семьи, открывшие для себя этот заповедный уголок, ездят в Эвней Эйтан даже из центра страны, не то что с севера.

В последние годы обитатели будущего жилого массива пошли еще дальше - оборудовали циммеры. У Хададов два гостевых домика, еще два – у бывших соседей, а всего общими усилиями основатели Кфар-Дарома и других поселений Гуш-Катифа соорудили более 15 уютных циммеров.

- Мы заранее позаботились об интерьере и хорошем обслуживании: хотим, чтобы к нам на отдых приезжали не только молодые супружеские пары, но и многодетные семьи, - говорит Йоси Хадад. – Недавно, например, из США приехала целая компания американских евреев. Сын-репатриант заказал несколько домиков, чтобы его родители отпраздновали свою "золотую свадьбу" на Голанах. Частник-одиночка не в состоянии организовать прием, когда гостей много. А мы тут принимаем – общиной. Все друг другу помогают. И – никакой конкуренции.

- Возможно, этот вопрос вас покоробит, но на какие цели вы потратили денежную компенсацию, которую в свое время - пять-шесть лет назад – к месту и не к месту упоминала во всех своих публикациях "либеральная" израильская пресса?

- Да, помню, какую шумиху устроили СМИ… - подтверждает Йоси Хадад. – В преддверии "размежевания" многие поселенцы высказывали подозрения, что государственные оценщики искусственно занижают стоимость построенных нами домов. Впоследствии из-за этого наши соседи были вынуждены подать иски в суд. Тем, кто построил в Гуш-Катифе средний, по общеизраильским меркам, дом, денег могло хватить только на строительство гораздо более скромного жилья, причем – исключительно на периферии и при одном условии: если после изгнания главе семьи и его жене удалось быстро устроиться на работу. Однако далеко не всем повезло с поиском работы – многие основатели Гуш-Катифа подолгу оставались безработными и очень быстро "проели" выданную им компенсацию. Что же касается преуспевших в Гуш-Катифе частных предпринимателей, то нам уже никогда не удастся подняться на прежний уровень. Никогда…

- Почему?

- В качестве компенсации за один дунам теплицы государство выплатило нам 1000 шекелей, - объясняет Йоси. – А сегодня одно только железо, которое требуется для воссоздания в другом месте теплиц с той же площадью, обошлось бы мне не менее чем в 70.000 шекелей. Но ведь теплица – это не только металлические каркасы: это система полива, нейлоновое покрытие, подъездное шоссе, освещение, электропроводка… Кругом-бегом – более 100.000 шекелей, а в качестве компенсации мне выдали 40.000… К тому же мы, увы, не молодеем…

Внезапно Йоси Хадад резко меняет тему: нет, он категорически не готов, чтобы его жалели.

- Я не могу назвать нас несчастными или обездоленными, - говорит он. – По-моему, мы – железные. Голыми руками нас не возьмешь. Когда у тебя есть дети и ты головой за них отвечаешь, даже в безвыходной, казалось бы, ситуации ты сознаешь: завтра жена должна отправиться в лавку и купить на всю семью продукты. И ты должен, просто обязан придумать, изобрести, нарисовать себе любую работу, благодаря которой сможешь не просто прокормить семью, но обеспечить ей достойную жизнь.

С точки зрения Йоси, на Голанах изгнанникам Гуш-Катифа повезло гораздо больше, чем, скажем, их бывшим соседям, поселившимся в мошавах и в караванном городке Ницан в окрестностях Ашкелона.

- В том районе даже местным жителям найти работу сложно, а когда туда в одночасье приехали еще две с половиной тысячи человек, работы вообще не стало, - объясняет он. – А здесь, на Голанах, мы сами создали себе рабочие места. Человек, всем своим существом привязанный к земле, нигде не пропадет: проверено!..

вторник, 6 декабря 2011 г.

Полет времени с художником Верой Гуткиной

В ближайшую субботу, 10 декабря, в галерее "Нора" в столичном квартале Рехавия откроется персональная выставка работ иерусалимской художницы Веры Гуткиной.




Вот как пишет о выставке сама Вера:

"Раз мне подарили птичку. Опыта общения с птичкой у меня не было, с собаками, кошками, даже с младенцами женского пола был, но не с птичками. Каждый день мне приносил открытие. Оказывается, птицы в общении очень милые и лёгкие, смелые, но вместе с тем застенчивые, очень приветливые, наивные и одновременно гордые. Мне нравилось изображать себя с маленькой птичкой на плече, но неожиданно произошла странная трансформация. Хотя я не была никогда на Дальнем Востоке, птичка по-видимому влияла, потому что на холсте появился явно китаец.

Однажды в студию пришла Илана, учительница китайского. Она даже жила когда-то в Китае и поэтому без труда узнала буддистского монаха, беседующего с птичкой. "Ты знаешь что-нибудь про Дзен?" - спросила Илана. "Немножко", - ответила я честно. "Я пришлю тебе книгу, которую мой учитель Йоэль Хофман перевёл с японского".

Сказано - сделано. Толстая книга в красном переплёте называлась "Звучание одной руки", 281 дзен задач и ответов с комментариями Йоэля Хофмана. Трудно сказать, что произошло на самом деле, кто использовал кого: книга, монах и птичка меня или я их, но факт остаётся фактом, мы все вместе дружно произвели на свет серию миниатюр.

Всё это было похоже больше на медитацию, чем на изучение. Вначале приходило цветовое решение, потом рисунок, и в конце книга зажигала искорку. В подножье фигурки дзен монаха непременно должен был быть положен кусочек земли. За эту находку глубокий поклон русской иконе. Всё равно мне не быть идеальным китайцем, родилась-то я в России. В интересах пространства миниатюры не было лучшего решения, чем эта полоска земли под ногами. Птичка тоже представляла из себя не только птичку, но и точку пересечения, род принадлежности и пространству, и небу, и святому духу и даже самому дзен монаху. Так это начиналось, четыре актёра, четыре стороны маленького холста…"

Тексты Веры, впрочем, как и ее живопись, всегда неожиданны и во многом парадоксальны. Тем и замечательны, с моей точки зрения. Признаюсь: объективно судить о творчестве Веры я не могу. Потому что дружу с ней много-много лет. И несказанно счастлива, что ее персональная выставка пройдет в Иерусалиме, где москвичка Вера Гуткина живет и работает без малого тридцать лет. Волшебная иерусалимская аура как будто создана для Веры, а Вера настолько естественно вписывается в Вечный город, мне остается только завидовать ей белой завистью.

Экспозиция в галерее "Нора" является частью международной выставки "Времени дай время", которая откроется в феврале 2012 года в Париже, в муниципальной галерее 4-го округа. В столице Франции Вера Гуткина выставляется не впервые: в свое время она там жила и работала. А в целом ее полотна экспонировались более чем на 30 выставках в нашей стране и за рубежом.

Открытие выставки "Полет времени" состоится в ближайшую субботу, 10 декабря, в 11.30. Галерея "Нора" находится в Иерусалиме на улице Бен Маймон, 9 – неподалеку от кафе "Момент".

суббота, 24 сентября 2011 г.

Палестинцы из Самарии: семейный портрет

Если с названием "Баркан" у вас ассоциируются только марочные вина, вы не ошиблись: их производят в гигантской промзоне одноименного поселения, расположенного в паре километров от  города Ариэль. Но если при слове "поселенец" ваше воображение рисует вооруженного автоматом мрачного "оккупанта", собирательный портрет которого намалевал вчера председатель ООП Абу Мазен в своей речи на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, - значит, вы (подобно многим израильтянам и большинству иностранцев) находитесь в плену стереотипа.

На этой неделе я дважды ездила на "оккупированные Израилем" территории. В понедельник – в поселок Баркан в Самарии, в среду – в Текоа, расположенную на холмах Иудеи.

В Баркане мне посчастливилось познакомиться с Моше Розеном и его женой Цилей. Дом Розенов похож на музей – повсюду, в салоне, комнатах и во дворе скульптуры.



- Сколько же здесь работ… - ахнула я, разглядывая высеченные из камня фигуры.

- Учтите, свои скульптуры и инсталляции я не продаю. Работаю – для души, - уточнил Моше Розен.

- А что это за композиция - "Нагария-2006"?  Посвящение Второй ливанской войне?



- Верно! Наш сосед Авнер - ответственный за деятельность отряда спасателей в условиях чрезвычайного положения. Во время Второй ливанской Авнера, как воина-резервиста, мобилизовали и направили на север, в Нагарию. Возвращается оттуда со специально добытым  для меня  "сувениром" и рассказывает: в жилой дом угодила "катюша", выпущенная боевиками "Хизбаллы". Спасатели бросились по переданному им по рации адресу. Приехали, поднялись на верхний этаж, вошли в квартиру. На кухне за столом сидят муж и жена - ужинают. В потолке зияет дыра…

"Где снаряд?" – спрашивает Авнер.

"Какой снаряд?" - недоумевают пожилые супруги.

Спасатели начинают искать осколки, и один из "милуимников" находит под кроватью искореженный металл: то,  что осталось от "катюши". Крышу она пробила, крупный осколок закатился под кровать и, видимо, взрывной волной его накрыло одеялом… Старики вернулись из убежища, обнаружили в потолке зияющую дыру, но снаряд искать не стали и сели ужинать…

Авнер вручил осколок "катюши" своему соседу. А Моше – под впечатлением от рассказа спасателя – соорудил и установил у себя во дворе "обелиск", посвященный Второй ливанской.

Сконструировал Розен и целую ракету.


- Скажите, Моше, встречали ли вы за рубежом скульптурные композиции, в основе которых – снаряды?

- Нигде и никогда, хотя мы с женой Цилей объездили полмира, - говорит Розен. – Ракетные обстрелы – характерная особенность Палестины образца двадцать первого века…

Моше Розену 78 лет, хотя с виду ему и 65-ти не дашь: моложавый, подтянутый, энергичный. Впрочем, глядя на его жену Цилю, тоже никак не скажешь, что эта женщина (в прошлом известный в Ариэле специалист по физиотерапии) уже вышла на пенсию.

Судьба офицера

Самые сильные переживания Розенов связаны с войнами. В Шестидневную войну Циля и Моше жили в Нешере в районе Хайфы. К тому моменту у них уже подрастали две дочки. Моше был офицером-резервистом ПВО. Его часть направили на север.  

- В тот день, когда Армия обороны Израиля освободила Иерусалим, люди на улицах Нешера плясали от счастья, - рассказывает Циля. – Я сижу с детьми дома – глаза распухли от слез, меня трясет: от Моше никаких весточек. Телефонов не было - позвонить невозможно. Я не знала, жив муж или погиб…

Вскоре Розен с семьей вернулся на работу в Африку.  В общем и целом  Моше и Циля прожили на этом континенте 15 лет: объездили добрый десяток государств. Розен пользовался репутацией блистательного специалиста по обработке алюминия и принимал участие в строительстве нескольких фешенебельных отелей.

Одно не менялось на фоне многочисленных переездов: стоило арабам развязать против Израиля новую войну, как Розен тут же – мгновенно! – возвращался в свою часть.  

Война Судного дня тоже застала Моше в Африке.

- Я была на девятом месяце беременности и вернулась немного раньше, чтобы рожать третьего ребенка в Израиле, - говорит Циля, - а Моше остался: нужно было закончить работу.

- 6 октября, в Судный день, жившие по соседству со мной ливанские арабы сообщили: в Израиле началась война, - вспоминает Моше. – Я, как угорелый, помчался в аэропорт. "Есть билеты на Тель-Авив?" – "Прямых рейсов нет, но вы можете лететь в Рим", - отвечал кассир.

На другой день в пять часов утра Моше уже был в Риме, но…

- Окошко "Эль Аль" закрыто, - рассказывает он. - Компания TWA тоже отменила рейсы на Израиль. Странно, но в зале транзитных пассажиров очень мало израильтян…

Позднее выяснилось: толпа земляков штурмовала кассы, но – в другом зале аэропорта.

- Там выстроилась километровая очередь, в основном – воины-резервисты, пытавшиеся, как и я, любой ценой прорваться домой, чтобы уйти на фронт, - говорит Моше. – Просидел я в аэропорту весь день. Часам к семи вечера сообщили: скоро отправится рейс на Тель-Авив. Я помчался в кассу и давай орать: "Я офицер противовоздушной обороны, обязан завтра прибыть в свою часть".

На рассвете следующего дня Розен уже был в Израиле.

- Пять часов утра, - вспоминает Моше. - Я даже постучать не успел – Циля открыла. Она понимала: если началась война, значит, я вот-вот вернусь, и ждала. Не успел переступить через порог - сирена. Мы схватили дочек и бросились в убежище…

Когда рассвело, Циля собрала Моше огромный вещмешок. Розен  съездил на армейскую базу в Црифин, оттуда его отправили на север – вначале на Голаны, потом на границу с Иорданией…

Говорить о Войне Судного дня Розену непросто: в первые же дни  погибли его товарищи-офицеры.

- Мои солдаты спали в палатках, - рассказывает Моше. - Офицеры-резервисты из другого батальона уговаривали меня переночевать с ними на армейской базе "Амос": "К чему лежать за земле, если здесь есть место? Кроме нас, здесь ночуют бойцы Спецназа"… Я вежливо, но твердо отказался: я – командир, бросить солдат совесть не позволяет. Спали мы на территории кибуца Гиват Оз – прямо на земле. В пять часов утра меня разбудил страшный взрыв. Оказалось, что иракцы направили  советский самолет "Туполев" бомбить Нетанию. Наши его подбили - он рухнул прямо на базу "Амос", где ночевали офицеры и бойцы Спецназа. Многие погибли, другие были тяжелейше ранены…

- Войну Судного дня я запомнила на всю жизнь, - говорит Циля. – Моше пробыл на фронте, а затем и на резервистских сборах три месяца подряд, а я дома одна с тремя детьми (младшая дочь родилась в первые дни войны в октябре 1973 года). Но ничего иного мы себе не мыслили: война – значит, мужья уходят на фронт…  

Из Рамат-Гана - в Баркан

Моше и Циля Розены живут в Баркане почти четверть века. 


После Шестидневной войны я все время удивлялась: "Не понимаю, почему государство не заселяет огромные пустующие территории в Иудее и Самарии? Почему бы не пригласить в Эрец Исраэль со всего мира хотя бы миллион евреев, чтобы расселить их на исконно еврейских землях?!" – говорит Циля. – И хотя мы оба к тому моменту уже успели получить профессию и твердо стояли на ногах (я выучилась на физиотерапевта сразу после демобилизации из ЦАХАЛа), выжить молодой семье было гораздо труднее, чем сегодня. В начале 80-х жили мы в Рамат-Гане и мечтали перебраться на живописные холмы Самарии, но никак не получалось. Однажды  мы с Моше отправились в Ариэль, чтобы узнать, можно ли там получить земельный участок. Едем обратно - и вдруг…

Внимание Цили привлек холм, на котором установили стелу с надписью "Баркан".


- Мы поднялись на вершину, глянули вниз: панорама такая, что дух  захватывает, - рассказывает Циля. - Осмотрелись: вокруг – ни одного дома, сплошные караваны… 

- Решение поселиться в Баркане было принято спонтанно, - добавляет Моше. - Внезапно мы нашли именно то место, поселиться в котором мечтали много лет.


Записываясь на очередь (желающих хоть отбавляй - будущим первопроходцам приходилось терпеливо дожидаться оформления документов), Моше сказал сотрудникам Поселенческого отдела Всемирной сионистской организации, занимавшегося застройкой Иудеи, Самарии и сектора Газа: "Нам караван не понадобится, по специальности я строитель: как только получу участок, сам построю на нем дом".

- Так и получилось, - говорит Циля. – Моше своими руками – на заработанные нами за границей деньги, безо всякой помощи государства! - построил именно такой дом, о котором мы мечтали…


Пару лет назад Циля с Моше отправились в Польшу: Розен давно хотел показать жене те места, где он родился.

- На фасаде здания переоборудованной под кинотеатр синагоги висел плакат с надписью: "Евреи, убирайтесь из Палестины", - говорит Циля. – Вывесили этот плакат поляки, сочувствующие арабам. А я вспомнила рассказ свекрови: когда Това Вартская, мать Моше, в 30-е годы уезжала из польского местечка в Эрец Исраэль, на стене той же синагоги кто-то написал: "Евреи, возвращайтесь в Палестину!"

Мы с Моше и Цилей выходим на террасу.

- Посмотрите налево: вон там виднеются трубы Ашдодского порта, - указывает Моше. – А здесь, по центру, торчит труба тель-авивского Ридинга… Справа от нас - строения хадерской электростанции, правда, ветви деревьев их заслоняют… А сейчас представьте на секунду, что на нашем месте – на вершине этого холма - могут оказаться арабы…

В июле этого года жители Баркана (порядка 380 семей) отметили 30-летие своего поселения. По случаю торжества здесь заложили и строят новый жилой квартал, который назвали Бейт Аба – в честь Абы Ахимеира. И снова - как 30 лет назад - в очереди на получение  участков стоят 62 семьи, 20 из них – уроженцы Баркана. Дети старожилов повзрослели, женились и мечтают построить свой дом.


Дети и внуки - второе и третье поколение палестинцев из Самарии…

пятница, 16 сентября 2011 г.

К чему фотографии, если умеешь писать?

Таким вопросом наверняка задается каждый, кто забрел на мой блог. Ответ прост: проработав три с половиной года редактором на ленте новостей, я была вынуждена постоянно читать и модерировать токбэки (штатной единицы модератора на этом сайте нет). Читала – и каждый раз получала удар по башке.

Стоит кому-то из журналистов написать о ком-то или о чем-то что-то хорошее – его тут же обольют ушатом помоев: заказуха! Автор позволил себе кого-то или что-то похвалить, потому что доброе слово, конечно же, было  проплачено. Получалось, что без взятки понравиться тебе ничего не может. Ты не вправе обладать собственными убеждениями (включая политические), если никто тебе за них не платит. Ты не можешь просто воскликнуть "ВАУ!", если за этот спонтанно-восторженный возглас тебе не "дали на лапу". И уж подавно ты не вправе выразить свое "фу!" по тому или иному поводу: за negative, насколько я поняла из токбэков, башляют еще больше, чем за positive.

На протяжение своей долгой (почти 22 года в Израиле) профессиональной карьеры я всегда подсознательно держалась в стороне от тех мест, где журналисту могут предложить состряпать статью за тарелку чечевичной похлебки либо денежный ее эквивалент. Ни разу не сотрудничала с предвыборными штабами политических партий, хотя и обладаю вполне конкретными убеждениями, основанными, впрочем, на фактах и анализе причинно-следственных связей. "Но разве могут убеждения сформироваться бесплатно?!"возражали токбэкисты, грозно потрясая виртуальными кулаками.

В атмосфере параноидальных обвинений в заказухе пишущий человек неизбежно оказывается в абсурдной ситуации: например, если в подготовленном журналистом материале фигурируют  факты, касающиеся позорно низкой оплаты труда начинающих врачей, значит, его тут же обвинят, что на "лапу" ему дали "рабы от медицины". Если же пишешь о позиции минфина в конфликте между врачами и государством, значит, и нанял тебя – минфин. Если переводишь с иврита айтем, посвященный ценам на недвижимость, - значит, тебя подкупили квартирные маклеры. А если написал про импортный автомобиль, о появлении которого на израильском рынке сообщила ивритская экономическая газета, - значит, перевод этого сообщения на русский язык проплатила компания-импортер…

Удостоверившись, что, независимо от фактического положения дел, каждое написанное тобою слово будет воспринято как производное якобы уплаченных тебе денег, я пришла к единственно логичному выводу: если буквы воспринимаются пользователями как товар, значит, нужно начать этот товар продавать. Но не "из-под прилавка", искусно "ввинчивая" в якобы  объективные репортажи тщательно скрытую рекламу, а открыто и полноформатно – основав свой бизнес по продаже букв.

Именно так я и поступила. Отныне я не только журналист и фоторепортер (лишить человека профессии в принципе невозможно, сколько ни усердствуй), но – независимый специалист по пиару: белому, черному, а особенно – разноцветному. Так что можете считать, что каждое написанное в моем блоге слово, каждая буква и каждая снятая мною фотография – оплачены. Причем не один раз, а дважды, трижды и многократно: заказчиком, его конкурентом, а также  всеми заинтересованными лицами и организациями!

А сейчас – уже на законных основаниях - позволю себе перейти непосредственно к записям в блоге. Точнее – к снимкам (сегодня,  как назло, за буквы мне никто пока не заплатил, но надежды, тем не менее, не теряю: копии чеков и наличных принимаются в комментах).

Итак, Израиль… Ведь именно об этой Стране я собираюсь рассказывать в своем блоге.



Вот он какой – мой Израиль.


Если захотите сходить в парикмахерскую, вначале подумайте о том, слабО ли вам покраситься под открытым небом (прямо на улице) в зеленый цвет.

(Кстати, кликайте на фотки, не стесняйтесь - их лучше рассматривать в натуральную величину).

Впрочем, еще лучше - посетить на набережной бар под открытым небом и понаблюдать, как ловко жонглирует бармен бутылками (застраховал, небось, свое имущество).


Натуральные соки в Израиле пьют не столько из скучных фабричных банок, сколько из выжатых прямо у вас на глазах цитрусовых.


Отлитый из бронзы "памятник" сандалиям вы когда-нибудь видели? Вот он!


К сведению любознательных читателей: сандалии в нашей стране носят только на босу ногу. Если встретите мужчину в сандалиях и в носках – значит, либо иностранец, либо – очень новый репатриант.


Эти ребята, похоже, офонарели при виде скульптуры самой популярной в Израиле обуви.


А вот куда затащил жених невесту в день свадьбы. Эй, парень, разве можно спускаться на шпильках по такой крутой лестнице?!


Он бы еще заставил свою возлюбленную выгрузить товары с пришвартовавшегося в порту торгового судна…


Зато такая свадьба вряд ли забудется. Даже - в случае развода.